Неточные совпадения
Вставай, поднимайся, эсдек-патриот,
Иди на врага-иноземца
И
бей пролетария — немца.
— Приятно было слышать, что и вы отказались от иллюзий пятого года, — говорил он, щупая лицо Самгина пристальным взглядом наглых, но уже мутноватых глаз. — Трезвеем. Спасибо немцам —
бьют. Учат. О классовой революции мечтали, а про врага-соседа и забыли, а он вот напомнил.
— Как вам сказать: и верю и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль, и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас по рукам и по ногам, приносят массу самых тяжелых огорчений и служат неиссякаемым источником других пустяков и мелочей. Вы сравните: самый страшный
враг — тот, который подавляет нас не единичной силой, а количеством. В тайге охотник
бьет медведей десятками, — и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное мнение.
«Вот они, эти исторические
враги, от которых отсиживался Тит Привалов вот в этом самом доме, — думал Привалов, когда смотрел на башкир. — Они даже не знают о том славном времени, когда башкиры горячо воевали с первыми русскими насельниками и не раз
побивали высылаемые против них воинские команды… Вот она, эта беспощадная философия истории!»
Был я не по годам силен и в бою ловок, — это признавали сами же
враги, всегда нападавшие на меня кучей. Но все-таки улица всегда
била меня, и домой я приходил обыкновенно с расквашенным носом, рассеченными губами и синяками на лице, оборванный, в пыли.
Распустив гриву и хвост, оглашая степную даль ржаньем, носится он вокруг табуна и вылетает навстречу приближающемуся животному или человеку и, если мнимый
враг не отойдет прочь, с яростию бросается на него, рвет зубами,
бьет передом и лягает задними копытами.
Сидит сам сатана, исконный
враг человеческий, сидит он на змее трехглавныем огненныем; проворные бесы кругом его грешников мучают, над телесами их беззаконными тешатся, пилят у них руки-ноги пилами острыими,
бьют их в уста камнями горячими, тянут из них жилы щипцами раскаленными, велят лизать языком сковороды огненные, дерут им спины гребенками железными…
— Как они подскочили, братцы мои, — говорил басом один высокий солдат, несший два ружья за плечами, — как подскочили, как крикнут: Алла, Алла! [Наши солдаты, воюя с турками, так привыкли к этому крику
врагов, что теперь всегда рассказывают, что французы тоже кричат «Алла!»] так так друг на друга и лезут. Одних
бьешь, а другие лезут — ничего не сделаешь. Видимо невидимо… — Но в этом месте рассказа Гальцин остановил его.
Идет полк с музыкой — земля под ним дрожит и трясется, идет и
бьет повсюду
врагов отечества: турок, немцев, поляков, шведов, венгерцев и других инородцев. И все может понять и сделать русский солдат: укрепление соорудить, мост построить, мельницу возвести, пекарню или баню смастерить.
Хорошо
бить татар, но мои
враги не одни татары; есть и хуже их.
Примирению же этому выставлялась та причина, что Варнава стал (по словам Ахиллы) человек жестоко несчастливый, потому что невдавнях женился на здешней барышне, которая гораздо всякой дамы строже и судит все против брака, а Варнаву, говорят, нередко
бьет, и он теперь уже совсем не такой: сам мне открылся, что если бы не опасался жены, то готов бы даже за бога в газете заступиться, и ругательски ругает госпожу Бизюкину, а особливо Термосесова, который чудесно было себя устроил и получал большое жалованье на негласной службе для надзора за честными людьми, но
враг его смутил жадностью; стал фальшивые бумажки перепущать и теперь в острог сел».
Хельчицкий учит тому же, чему учили и учат теперь непротивляющиеся менониты, квакеры, в прежние времена — богомилы, павликиане и многие другие. Он учит тому, что христианство, требующее от своих последователей кротости, смирения, незлобия, прощения обид, подставления другой щеки, когда
бьют по одной, любви к
врагам, — несовместимо с насилием, составляющим необходимое условие власти.
И всё яростнее
бьют в середину стены городских, разламывая её, опрокидывая людей под ноги себе, словно надеясь найти за ними коренного и страшнейшего
врага.
Потом дни через два отец свозил меня поудить и в Малую и в Большую Урему; он ездил со мной и в Антошкин
враг, где на самой вершине горы
бил сильный родник и падал вниз пылью и пеной; и к Колоде, где родник бежал по нарочно подставленным липовым колодам; и в Мордовский
враг, где ключ вырывался из каменной трещины у подошвы горы; и в Липовый, и в Потаенный колок, и на пчельник, между ними находившийся, состоящий из множества ульев.
Г-н Ратч и тут показал бодрость своего духа; он так проворно, с такою силой, с таким размахом бросал комки земли на крышу гроба, так выставлял при этом ногу вперед и так молодецки закидывал свой торс… энергичнее он бы не мог действовать, если б ему пришлось
побивать каменьями лютейшего своего
врага.
— Бога не вижу и людей не люблю! — говорит. — Какие это люди, если друг другу помочь не могут? Люди! Против сильного — овцы, против слабого — волки! Но и волки стаями живут, а люди — все врозь и друг другу
враги! Ой, много я видела и вижу, погибнуть бы всем! Родят деток, а растить не могут — хорошо это? Я вот —
била своих, когда они хлеба просили,
била!
Великий царь! Господь тебя услышал:
Твои
враги разбиты в пух и прах!
Воейков я, твой Тарский воевода,
Тебе привезший радостную весть,
Что хан Кучум, свирепый царь сибирский,
На Русь восстать дерзнувший мятежом,
Бежал от нас в кровопролитной битве
И пал от рук ногайских мурз. Сибирь,
Твоей опять покорная державе,
Тебе навек всецело
бьет челом!
Вмиг в голове у меня загорелась идея… да, впрочем, это был только миг, менее чем миг, как вспышка пороха, или уж переполнилась мера, и я вдруг теперь возмутился всем воскресшим духом моим, да так, что мне вдруг захотелось срезать наповал всех
врагов моих и отмстить им за все и при всех, показав теперь, каков я человек; или, наконец, каким-нибудь дивом научил меня кто-нибудь в это мгновение средней истории, в которой я до сих пор еще не знал ни аза, и в закружившейся голове моей замелькали турниры, паладины, герои, прекрасные дамы, слава и победители, послышались трубы герольдов, звуки шпаг, крики и плески толпы, и между всеми этими криками один робкий крик одного испуганного сердца, который нежит гордую душу слаще победы и славы, — уж не знаю, случился ли тогда весь этот вздор в голове моей или, толковее, предчувствие этого еще грядущего и неизбежного вздора, но только я услышал, что
бьет мой час.
«Царю, прославляему древле от всех,
Но тонущу в сквернах обильных!
Ответствуй, безумный, каких ради грех
Побил еси добрых и сильных?
Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,
Без счёта твердыни
врагов сражены?
Не их ли ты мужеством славен?
И кто им бысть верностью равен?
Кузьма, бледный и растрепанный, упирался в землю ногами и, не имея возможности оборониться руками,
бил своих
врагов большой головой.
— Нужды нет, что в ней мало единства политического credo у разных ее членов. Но она
бьет в одну точку. Она —
враг бонапартизма, и надо всячески ее поддерживать.
6) Стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять;
бить и гнать
врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски!.. Держаться своих в середине; от начальников не отставать, везде фронт.
«Все, все вы русские! Не давать
врагу верха,
бить его и гнать по-прежнему! С Богом! Идите и делайте во славу России и ее самодержца, государя».
— Русский на все пригоден! Помилуй бог, на все, на все! И
врага бить, и Богу, и царю служить! У других этого нет, а у нас есть, есть все, все…
Суворов между тем продолжал
бить и теснить
врага, отнимая у него крепости и укрепления, и вошел в Турин. Перед занятием этого города некоторые генералы осмелились представить Александру Васильевичу разные затруднения в рассуждении взятия Турина.
Птичка, от страха перед своим
врагом кошкой,
бьет крылышками и между тем обвороженная магнетическим током его глаз, притягивается к нему и попадает в его когти.
Таков он был во всех случаях жизни: ныне, из тщеславия, готов играть своею жизнью на концах копьев, пуститься в новый крестовый поход, завтра не дотронется до булавки, не замарает ноги, чтобы спасти погибающего; ныне, у ног
врага, которого вчера
бил, целует у него руку, завтра готов повторить с ним римскую сцену, если б она опять представилась; ныне сажает вас на первое место за своей трапезой, осыпает вас всеми почетными именами, вытаскивая их из словаря приличия и уважения; завтра, по первому намеку прохожего цыгана, без всяких исследований, оборотится к вам спиной, заставит вас ждать у ворот своего замка, если вы имеете в нем нужду, и встретит вас с своей баронской высоты словами: «Здорово, любезный мой!» Такие характеры нередки.
— Далеко нет! Из случаев бреда, которые я наблюдал, только два было типичных бреда — один у штабс-капитана Z — который в бреду
бил японцев, одного больного, а другого маленького, которые постоянно являлись перед ним, а второй — у одного 19-ти летнего добровольца, которому казалось, что японцы ползут к нему под ноги и он давит их целыми массами. В общем же чаще всего, как я уже говорил вам, наблюдается бред самообвинения. Бреда страха перед
врагом я не наблюдал ни разу.
Дворчане прибегают, секут орлов ножами,
бьют кистенем и едва могут освободить своего господина, полумертвого, из ужасного плена. Обрубленные ноги птиц еще держатся за
врага своего, впившись в него когтями.
В первый раз всею душою Юрка почувствовал в этих рабочих не товарищей, а
врагов, с которыми он будет бороться не покладая рук. И сладко было вдруг сознать свое право не негодовать втихомолку, а в открытую идти на них, напористо наседать,
бить по ним без пощады, пока не научатся уважать труд.
О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков!» И Ростов, для того, чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе
врага или обманщика-немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам
бил в глазах государя.
Так что чем набожнее, тем полезнее бывает человек для царей; и польза его более действительна, чем польза солдата, который, завербовавшись под знамена царя,
побивает столько
врагов, сколько может.